Дорогой Дмитрий,
Благодарю тебя за замечательное письмо, за твои рассуждения и за то, что ты поделился своими мыслями о проектах участия. Я с восхищением следил за практикой «Что делать?» с тех пор, как узнал о коллективе, а началось все с чтения работ моей подруги Клэр Бишоп. В то время я занимался «Instituto de la Telenovela» — моим первым проектом социально вовлеченного искусства, который исследовал влияние мексиканской индустрии мыльных опер в Восточной Европе. Тогда я поддерживал тесный контакт с резидентами арт-центра Eastern Bloc, в частности благодаря романтическим отношениям, в которых на тот момент состоял. Но сейчас это неважно, ведь мы говорим о настоящем.
А настоящее светлым не назовешь. Честно говоря, я не припомню более мрачных времен. У меня такое ощущение, будто силы зла объединяются, растут и множатся. И особенно в Америке, где я живу: мы переживаем рост авторитаризма и своего рода политическое разделение между левыми и правыми, так что возникает вопрос, а не являемся ли мы свидетелями начала второй гражданской войны в Соединенных Штатах.
Прямо сейчас мы, конечно, барахтаемся в море неопределенности (я пишу за неделю до президентских выборов в США). Наш президент не только опозорил саму должность президента и не просто разжигает расизм, он также открыто заявил, что может не признать результаты выборов, если не будет объявлен победителем. Сама основа американской демократии подверглась испытанию, и я опасаюсь за будущее своей страны и всего мира.
Как отметили многие, Трамп может остаться или уйти, но состояние, симптомом которого он является, не исчезнет по щелчку. Трампизм — последнее и, возможно, наиболее опасное из возникших после 1980-х годов выражение американской политики недовольства белых. Мне как мексиканскому иммигранту страшно видеть, что США движутся по направлению к авторитаризму, который до этого был более распространен в Латинской Америке, а Трамп с его популизмом сегодня все больше и больше напоминает «правого» Уго Чавеса.
Возможно, мы являемся свидетелями начала длительного упадка американской империи. Не думаю, что там особенно есть что оплакивать, но открытым остается вопрос о том, как упадок Соединенных Штатов может повлиять на мировой порядок в целом. И это я еще ни слова не сказал о пандемии.
В некотором смысле принудительная физическая изоляция, с которой мы сталкиваемся во время Covid 19, только обострила текущую социальную и политическую напряженность. Может быть потому, что мы больше, чем когда-либо, подвержены влиянию социальных сетей и новостей, а может потому, что на нас давят так сильно, что мы рвемся действовать и протестуем на улицах. А, возможно, верно и то, и другое.
Получается, что как художники мы являемся свидетелями этих существенных исторических сдвигов — моментов, которые могут сделать 2020 таким же значимым, как 1968 с его волнениями, которые привели к серьезным социальным и культурным трансформациям. Я разделяю твое разочарование и ощущение, будто все мы — Сизиф, катящий в гору камень проблем, который всякий раз срывается вниз, лишь чуть-чуть не достигнув вершины.
Знаешь, так же, как сейчас, я чувствовал себя всего раз в жизни — в период после 11 сентября, когда уже жил в Нью-Йорке. Конечно, 11 сентября по своей природе и последствиям было трагедией иного рода, в первую очередь потому, что, несмотря на испытанный всеми глубокий шок, оно все же было единичным событием, которое мы пытались пережить и осмыслить в течение нескольких лет. В то время как Covid — медленно накатывающая волна катаклизма, который затронул весь мир и привел к гораздо большему физическому и психическому истощению. Однако 11 сентября все же стало для меня временем переосмысления, и я частично объясняю свое стремление к социально вовлеченному искусству тем, что именно в тот момент почувствовал: художественная практика должна делать нечто большее, чем просто существовать в институциональных рамках искусства, и если она действительно пытается изменить мир, ей необходимо по-настоящему отказаться от сферы простой репрезентации и действовать в мире.
Теперь перейдем к вопросу участия, о котором ты так здорово говорил с точки зрения своей практики. Я разделяю многие из твоих взглядов на работу с другими людьми. Как педагога меня научили быть активным слушателем, то есть человеком, который уделяет пристальное внимание реакциям, чужим заботам и интересам. В значительной степени именно интересы других являются движущей силой моей практики: меня почти не занимают те вещи, которые не интересуют моих собеседников, и очень стимулирует общность взглядов, которая выявляется в процессе коммуникации. Используя эти интересы, я применяю практику педагогического скаффолдинга, направляя других в процессе построения нового опыта.
Но в данный момент, в этот зловещий момент, в котором мы все сейчас живем, меня больше всего интересует радикальная домашняя жизнь (radical domesticity) — тема, которую я попытаюсь развить и на этом симпозиуме*.
Единственный плюс пандемии для меня заключается в том, что каждую неделю я больше не летаю из города в город в кажущейся бесконечной погоне за карьерой художника. В разные периоды жизни — возможно, тебе это знакомо — я чувствовал, что буквально живу в аэропортах и безликих отелях. Я перебираю свои недавние воспоминания и вижу себя в Праге посреди пустого пятизвездочного отеля в канун Рождества, в забытом городе на самом юге Бразилии, в битком набитом людьми здании в Гонконге, в таинственном и убогом отеле в где-то Коннектикуте.
Бесконечные поездки приводит к тому, что ты оказываешься во внутреннем «не-месте». Это то самое место, то состояние души, от которого я решительно настроен отказаться навсегда. И я думаю, что один из способов это сделать — вновь начать участвовать в жизни своего сообщества, своего района.
Но я также думаю, что и Zoom может генерировать радикальную доместикацию. Несколько месяцев назад посредством этой платформы я запустил проект «поющие телеграммы» для желающих, которые передают мне запросы своих близких друзей и родственников. Это оказалось замечательным способом общения с совершенно незнакомыми людьми, некоторые из которых находятся в других частях света (Новая Зеландия, Турция, Сингапур). Я спел неаполитанскую песню 100-летнему итальянцу, спел колыбельную нахуатль ребенку из Техаса, и исполнил сарсуэла бабушке из Санто-Доминго. И в те моменты между мной и людьми, которых я никогда не встречал раньше и, скорее всего, больше никогда не увижу, на мгновение возникала мощная связь, нечто, что, возможно, было всего лишь надуманной, вымышленной общностью, но общностью, которую очень ярко прочувствовали вполне реальные мы. В этом году, в период крайней изоляции и бессилия, такие моменты стали самыми значимыми для меня — театр человека для человека, в котором искусство, на мгновение, казалось, действительно имеет значение.
С наилучшими пожеланиями из тихого дома в Ред Хук, Бруклин (хотя сосед снизу снова начал курить травку, да так, что и в нашей квартире пахнет, и, возможно, мне придется спуститься вниз, чтобы решить этот вопрос. Что вряд ли приведет к созданию значимого проекта в сфере социальной практики).
Искренне твой,
Пабло